Ознакомительная версия.
Неприятие Мироновым непродуманной государственной политики, направленной на столкновение интересов казачества и крестьянства, проявилось в одном из его писем из Смоленска в начале мая 1919 г.: «…Прочитал, что Усть—Медведицкий округ присоединен к Царицынской губернии. И сжалось сердце болью. Не от того, что будут переселять на Дон, не от того, что Дон расчленяется, как административная и историческая область… Нет… Земли хватит всем и жить будем под тем же солнцем, но сколько пищи для провокации… Какая богатая почва для посева контрреволюционных семян… И бедные мои станичники опять потянутся на борьбу «за казачество», опять польется дорогая человеческая кровь, опять слезы, сироты, вдовы… Во всем поддерживая Советскую власть, грудью ее защищая, не могу помириться с одним – с насильственным или назойливым насаждением коммунизма «коммунистами без 5 минут». Миронов напоминал об обещании, объявленном в телеграмме Ленина и Сталина от 28 февраля 1918 г. (согласие на автономию Донской области), требовал вернуться к данной установке, без которой «красные никогда бы на Дон не пришли» и соответственно «того, что творится на Дону вот уже год, не было бы»10.
Миронов протестовал против того, чтобы в печати казаков именовали опричниками, рабами самодержавия, бандитами. 24 июня 1919 г. он направил телеграмму в адрес руководителей советского государства – Л. Д. Троцкого, В. И. Ленина и Н. И. Калинина с предупреждением: «Не только на Дону деятельность некоторых ревкомов, особотделов, трибуналов и некоторых комиссаров вызвало поголовное восстание, но это восстание грозит разлиться широкой волной в крестьянских селах по лицу всей республики». Миронов объяснял «настроение толщи крестьянской», которая породила множество дезертиров, образующих отряды «зеленых»11. Миронов предлагал следующее: «Политическое состояние страны властно требует созыва народного представительства, а не одного партийного, дабы выбить из рук предателей—социалистов почву из—под ног, продолжая упорную борьбу на фронте и создавая мощь Красной Армии. Этот шаг возвратит симпатии народной толщи, и она охотно возьмется за винтовку спасать землю и волю. Не называйте этого представительства ни Земским собором, ни Учредительным собранием. Назовите, как угодно, но созовите. Народ стонет»12. Требование народного представительства понималось Мироновым как возможность донести до руководителей государства голос аграрного народа о его нуждах.
Миронов считал, что его расхождения с официальной партийной линией основаны на различном понимании способов и методов социалистического строительства – с участием всего народа, а не одной партии коммунистов. Мироновскую позицию выражал сформулированный им лозунг: «Долой самодержавие комиссаров и бюрократизм коммунистов – да здравствуют Советы Рабочих, крестьянских и казачьих депутатов, избранных на основе свободной социалистической агитации!»13
Наиболее полное изложение своих взглядов Миронов представил в объемном письме В. И. Ленину 31 июля 1919 г. из г. Саранска, где формировался Донской казачий корпус. В данном письме, отражающем, по его словам, «не личный взгляд на создавшееся положение, а взгляд многомиллионного трудового крестьянства и казачества», Миронов поставил несколько «самых жгучих» вопросов: Почему некоторые крестьяне идут против Советской власти и в чем их ошибка? Кто такие контрреволюционеры? Что такое революция и как должно жить человечество? Последний вопрос определен Мироновым в качестве самого жгучего, самого больного вопроса, ответа на который жаждет услышать вся многомиллионная крестьянская масса, все трудовое казачество и как неотъемлемый член этого однородного тела – масса рабочая, неослепленная утопическими полетами в область «любви к дальнему» за счет «любви к ближнему».
Ответы, поставленные автором, поражают своей смелостью, прямотой, принципиальностью. Он писал: «Я стоял и стою не за келейное строительство социальной жизни, не по узкопартийной программе, а за строительство гласное, в котором народ принимал бы живое участие. Я тут буржуазии и кулацких элементов не имею в виду. Только такое строительство вызовет симпатии крестьянской массы…». Коммунистическое строительство Миронов воспринимал не иначе, как процесс долгого и терпеливого, ненасильственного строительства. Правящая коммунистическая власть обвинялась во лжи по поводу решения земельного вопроса, массового и беспочвенного выселения семей казаков из области с конфискацией имущества. Объектом политики коммунистов стала часть русского народа – казачество, виноватое только в том, что оно темно и невежественно, виноватое в том, что «оно по роковой ошибке случая родилось от свободного русского крестьянства, бежавшего когда—то от гнета боярского и батагов царских в вольные степи Дона». В насильственной политике по отношению к казачеству Миронов видел не только реальную причину Вешенского восстания, но и объяснение, почему вешенские казаки столь ожесточенно сражались против советских войск. Чем оправдать поведение органов власти в станице Вешенская, возмущался Миронов, – в той самой станице, казаки которой первыми поняли ошибку и открыли в январе 1919 г. Калачево—Богучарский фронт? Это поведение и вызвало, по мироновской характеристике, «поголовное восстание на Дону, если не роковое, то, во всяком случае, грозное, чреватое неисчерпаемыми последствиями для хода всей революции». В подобной же политике коммунистического руководства Миронов усматривал объяснение, почему 204—й Сердобский полк, сформированный из крестьян, перешел на сторону казаков, хотя весь его командный состав состоял из коммунистов14.
Политика в отношении казачества, как и в крестьянских губерниях по всей России, по словам Миронова, сопровождалась, ужасами «коммунистического строительства» на Дону. Миронов приводил известные ему факты, свидетельствующие, как представители советского государства принесли на Дон «месть, пожары и разорение». Назывались, в частности, следующие: один из комиссаров забрал у бедного казака—старика несколько пудов овса и ячменя, а когда тот пошел к нему за платой – он его расстрелял «во благо социальной революции»; хватали на улице казаков в хороших сапогах или штанах, арестовывали и снимали, а потом в тесном кружке бахвалились друг пред другом своею «добычей»; некоторые коммунисты увлекались грабежом крестьянского и казачьего имущества, перед отступлением они начали все это продавать, их арестовали, но потом этих грабителей отпустили на волю; реквизированные золотые и серебряные вещи присваивались, дележ происходил на глазах отступающего от белых населения; по приказу Морозовского ревкома людей хватали ночью, приводили в сарай и здесь пьяные ревкомовцы изощрялись, кто ловчее рубанет шашкой или ударит кинжалом, пока жертва не испускала дух, 67 трупов зарезанных нашли под полом этого же сарая; трибуналами 8—й армии по пути следования «во благо социальной революции» было расстреляно более 8 тыс. человек.
Вот кто контрреволюционеры! – утверждал Миронов. Он заявил: уничтожение казачества стало неопровержимым фактом, как только Дон стал советским. В общественном сознании населения сформировалось устойчивое мнение, что коммуна – зло. Казачество пришло к выводу, что «коммуния» – дело неподходящее, поскольку коммунисты «дюже» свирепы. А вот Советы, в которых бедняки правят по—справедливому – вещь хорошая. Отсюда появился лозунг: «Да здравствуют Советы и долой коммунистов!»
В результате политики военного коммунизма появилось множество дезертиров. Но дезертиры ли это? По образному определению Миронова, в лесах не дезертиры скрываются, а жалобы. Большая часть крестьян судит о советской власти по ее исполнителям. Можно ли удивляться тому, что крестьяне идут против этой власти, спрашивал Миронов, и ошибаются ли они со своей точки зрения?
Миронов объяснил Ленину мотивацию своего письма. Не мог он согласиться и допустить, чтобы все перечисленные им факты руководство государства не замечало и чтобы все это делалось с его одобрения. Не мог он молчать о народных страданиях «во имя чего—то абстрактного, отдаленного». «Коммунистический произвол, – подчеркивал Миронов, – начинает давать себя чувствовать, и когда меня стараются уверить, что коммуны – дело доброй воли, я верить теперь отказываюсь». «Диким безумием, нелепостью» в письме назывались провокационные попытки натравить на казаков другие группы трудового населения: «Сшибают лбами казака и крестьянина, казака и рабочего. Боятся, чтобы эти люди не столковались и не примирились, что не в интересах тех, кто наметил адский план уничтожения казачества, план, который теперь так грубо обнаружил свой скелет: им нужно туда—сюда пройти по казачьим областям и под видом усмирения искусственно вызываемых восстаний обезлюдить казачьи области, опролетарить, разорить остатки населения и, поселив потом безземельных, начать строительство коммунистического рая».
Ознакомительная версия.
